Осознание низкой эффективности крестьянской колонизации

Восток россии миграции и диаспоры в переселенческом обществе - В.И. Дятлов

Назад 58 Вперед

— если бы, ввиду простора, сел на меленький клочок земли и ухаживал бы за ней с ревностью французского крестьянина, имеющего два акра»[163]. «Тенденция хищения, жажда обогаще­ния», «стяжательства», нерасчетливая эксплуатация природ­ных богатств объявлялись уже «всероссийским историческим грехом», «который красной яркой полосой проходит через всю нашу историю и есть продукт нашего страшного невежества, безграмотности, темноты и отсутствия каких-либо признаков культуры»[164].

Усвоив свою высокую миссию на окраинах, русский кре­стьянин стремился не только компенсировать свои расходы на переезд и водворение на новых местах, но рассчитывал и в дальнейшем получать от государства постоянное вознаграж­дение за свою роль государственного колонизатора. Такие на­строения могли порождать иждивенческие настроения и стать дополнительной причиной экономической и культурной пас­сивности переселенцев, которые «отвыкали от всяких обще­ственных обязательств, учреждения новых школ, больниц, запасных магазинов, устройства дорог, содержания обще­ственного управления, постройки церквей, призрения сирот и убогих, даже наем на подводу священнику для совершения требы — они считали обязанностью правительства»[165]. Надежда на поддержку государства превращала переселенца в ижди­венца, «государственного пестуна», у которого исчезало рве­ние к труду и притуплялось чувство самостоятельности. «Раз­нообразные ссуды и льготные проезды, даровые кормежки и прочие блага привлекали не только безземельных, ищущих работу, но и лентяев, развращенных до мозга костей, и про­пойц, бывших дома дармоедами, а для окраин составляющих тягчайшую обузу»[166]. Осознание низкой эффективности кре­стьянской колонизации тем не менее не означало отказа от ее использования. В качестве выхода из ситуации предлагалось направить действия государства не только на расширение переселенческого хозяйства, но и на улучшение его качества, т.е. на поиск более самостоятельного и состоятельного коло­низатора, организацию более эффективной целевой помощи со стороны государства и общества. А.А. Исаев уже рекомен­довал ввести нравственный ценз для переселенцев. Он, в част­ности, отмечал: «Было бы правильно не допускать к переселе­нию пьяниц, крестьян, вовсе нерадивых и запустивших свое хозяйство. Этим людям особенно тяжело устроиться на новом месте, требующем большого напряжения и телесных и нрав­ственных сил, они легче всего становятся переселенцами- неудачниками»[167]. Между тем переселенцы стремились на все новые и новые земли, к которым «не нужно прилагать ни знаний, ни энергии, которых у них нет; часто случается, что они побывали уже и на мифическом «Китайском Клину», и в Западной Сибири, и в Акмолинской области; кое-кто из них успел где-нибудь урвать кусочек новой земельки, истощить ее, а часть еще блуждает, высматривая «обетованную землю»[168]. Поэтому, доказывал А.А. Кауфман, колонизационная емкость Сибири не может быть измерена только количеством удобной земли, но еще и качеством самих переселенцев, если бы они состояли не из русских крестьян-земледельцев, а, например, «из староверов и сектантов, или из латышей и немецких коло­нистов, или из китайцев и корейцев, с их неимоверно низкою оценкою своего труда и тысячелетиями выработанной при­вычкой к интенсивной, почти огородной культуре»[169]. Такого рода разочарования в колонизационном потенциале русского крестьянина становились частыми, хотя все еще заслонялись чувствами сострадания и критикой бездействия властей, что составляло основное содержание переселенческой публици­стики.

Назад 58 Вперед