Вместе с тем казачья интеллигенция

Восток россии миграции и диаспоры в переселенческом обществе - В.И. Дятлов

Назад 77 Вперед

В этом споре сами казаки, указывая на исторические за­слуги, продолжали настаивать не только на своей военной функции, но и на более широко понимаемой русской цивили­зационной миссии. Казачьи идеологи формулировали исто­рическую задачу казаков на азиатских окраинах следующим образом: «Если бы даже слияние с центром у покоренных, неславянских областей произошло бы полное, долго еще эти области не проникнутся идеей государственности, в них всег­да будет жить надежда отпадения, стремления центростреми­тельные. Казачество, как окраинное русское население, всегда или долго еще будет играть роль цемента: теперь от него, по­мимо задач проведения государственных идей, нередко требу­ется применение мер чисто физического воздействия, позже

—и, дай Бог, чтобы это произошло поскорее, — за ним надолго сохранится роль русского, имперского культуртрегера в самом широком значении этого слова»[238].

У казачьей интеллигенции появляется понимание необхо­димости формирования «в казаках нравственной силы, про­буждения надлежащего духа и сознания собственного досто­инства, состоящего в том, чтобы каждый казак понимал и знал себе настоящую цену»[239]. Таким образом, «казачий вопрос» вхо­дил в сферу национальной и социальной политики. Не случай­но среди сибирских областников оказалось несколько казачьих офицеров, а формирующаяся казачья интеллигенция готова была политически актуализировать «казачий вопрос». Именно из ее среды раздаются протесты против восприятия казачества как исторического реликта, пережитка «средневековья». Со­бытия 1865 года, связанные с открытием заговора «сибирских сепаратистов», не случайно взволновали члена Степной комис­сии А.К. Гейнса. Он с тревогой записал в своем дневнике: «... нельзя безусловно поручиться за то, чтобы с течением времени казаки не стали в руках господ, в роде Потаниных et C°, враж­дебны Правительству». Он также заключал: «В политическом отношении казаки не приносят в степи той пользы, которую можно ожидать a priori. Эти люди, нарядившиеся в киргизские халаты, говорящие со своими детьми по-киргизски, называю­щие приезжих из-за Урала русскими, а себя казаками, едва ли могут служить орудием обрусения в степи»[240]. Оказавшись в Го­сударственной думе, казаки сформировали свою особую де­путатскую фракцию, начали издавать свои газеты и журналы, появились свои казачьи историки и литераторы. Наиболее ак­тивными, разумеется, были казаки Дона, Кубани и Терека, но и в Азиатской России казаки искали новые формы своей социо­культурной консолидации. Однако «казачий вопрос» не стал угрожающим для русской идентичности, замыкаясь, главным образом, в рамках экономических и культурных проблем. Вме­сте с тем казачья интеллигенция могла пропагандировать идеи казачьей сословной и социокультурной консолидации, призы­вая сохранять казачьи традиции, в число которых неизменно включалось историческое служение России и «природная рус­скость». Актуализация героического прошлого казаков, соби­рание фольклора и этнография, появление собственных газет и журналов, музеев, общественных организаций как способа конструирования общности и казачьей идентичности могло восприниматься неоднозначно и вызывать подозрения в же­лании расколоть единство русской нации. Казачья вольность, преданность престолу и верность православию переплетались в этом дискурсе, предлагая неоднозначные ответы на вызовы современности. При этом не исключалась уникальная способ­ность казаков контактировать с иными народами, приспосо­бленность к жизни и службе на азиатских окраинах, деклари­руемая комплиментарность в отношении туземного населения.

Назад 77 Вперед