Земли мало, теснота, а здесь,

Восток россии миграции и диаспоры в переселенческом обществе - В.И. Дятлов

Назад 50 Вперед

Конечно, русскому человеку не были чужды стремления уйти из зоны досягаемости власти, но стихийно он выпол­нял функцию, которая могла вполне устроить империю. «Он заносит русскую культуру в глубь Азии, цивилизует тамошнюю «орду», он, по его собственному выражению, «русскому царю землицу завоевывает», а дипломатам оста­валось «лишь оформить это завоевание»[123]. Образ русского «первопроходца» с его отвагой и неудержимым стремле­нием на новые земли рисовался то испанским конкиста­дором, то скваттером американского фронтира, неудер­жимо стремящегося на новые места не только с плугом, но с винтовкой за спиной и ножом за голенищем сапога. Цесаревич Александр Николаевич (будущий император Александр II) из Тобольска писал в 1837 г. своему отцу им­ператору Николаю I: «Старожилы, или коренные сибиря­ки, народ чисто русский, привязанный к своему Государю и ко всей нашей семье, нравственный, живущий спокойно и в благоденствии.»[124] Единство русского государственно­го ядра и вновь заселяемых имперских окраин достигалось за счет того, как в этом же духе отмечал кяхтинский на­чальник Н.Р. Ребиндер, «что Сибиряки сохранили во всей чистоте первобытный Русский тип и Русские начала. Это служит лучшим залогом единства Русских по сю и по ту сторону Урала»[125].

Все это, казалось, создавало предпосылки идеологическо­го синкретизма вольнонародной миграции, правительствен­ной колонизации и даже имперской экспансии, соответство­вало идее «народного самодержавия», демонстрировавшего патриархально-попечительное отношение к «отсталому», но верноподданному крестьянину. Единство русского наро­да, как политической целостности, представлялись идеологу «обрусения» России М.Н. Каткову главной ценностью. Это была своего рода сверхзадача, которая с 1860-х гг. формули­руется как новый национальный курс на создание «единой и неделимой» России с центральным государственным ядром, окруженным постепенно поглощаемыми за счет колонизации окраинами. Н.М. Пржевальский во время поездки по Уссу­рийскому краю в 1867-1869 гг. с удовлетворением отмечал, что крестьяне принесли с собою «на далекую чужбину» родные им привычки, поверья, приметы, что они перестают тосковать по родине. «Что там? Земли мало, теснота, а здесь, видишь, какой простор, живи, где хочешь, паши, где знаешь, лесу тоже вдо­воль, рыбы и всякого зверья множество, чего же еще надо? А даст Бог пообживемся, поправимся, всего будет вдоволь, так мы и здесь Россию сделаем»[126]. А главным смыслом российского движения в Азии, как авторитетно утверждал М.Н. Катков в полемике с западными оппонентами, является то, что, раз­мещаясь между инородцами, «русские поселки втягивают их в строй нашей жизни, мирят их с русской властью, и вскоре дают им оценить все выгоды находиться под сенью русского могущества»[127]. Переселенческое движение на восток расши­ряло не только географию расселения русских, но призвано было их консолидировать как нацию. В смешении разнород­ных этнических элементов на российском имперском про­странстве при преобладании русской культуры и общих хо­зяйственных интересов, казалось, формировался на окраинах столь желаемый «здоровый русский тип», который явился бы олицетворением всего «чисто национального русского», рас­ширявшего пределы «матушки Руси». В популярных очерках для переселенцев о русских в Западной Сибири утверждалось: «Русский народ там разный: есть и пришлые из России; есть и коренные сибиряки; есть и чистокровные русские, а много и таких, у которых смешанная, — русская с остяцкой или та­тарской или вогульской и иной какою-либо. У иных сибиря­ков даже и лица не русские. Нередко называют себя русскими обрусевшие остяки или татары, принявшие православие. Так понемножку иноплеменники и сливаются с русскими и даже о своем происхождении забывают»[128].

Назад 50 Вперед