МЛ. - Говорю просто, по-простому... Ня вмею по-деликатному нискольки.
Б.С. - А по-деликатному - это как?
М.Л. - Ну, культурно! <..> Дети лучше говорят, как я. Яны поделикатней говорят.
Б.С. - Почему?
МЛ. - Ну, яны уже в городах, в школах бывши, учивши <...> По-простому говорю совсем. Некультурно говорю. (BS22A, Игн.)
Вместе с тем свой говор любят, им дорожат, а речь иноязычного окружения нередко воспринимают свысока, с чувством собственного превосходства. Так, в экспедициях в белорусско-литовское пограничье (с обеих сторон границы) на вопрос о том, чем отличается их, староверов, речь от белорусской, ответ почти всегда был один: «Они там говорят како, чако», неизменно демонстрировавший уверенность, что родное каво, чаво несравненно благозвучнее.
Поскольку старообрядцы Литвы являются носителями русских говоров (локально разъединенных, но достаточно близких по своим лингвистическим показателям), то очень многое из того, что характеризует языковую личность старообрядцев, с полным правом, как мне представляется, можно отнести к языковой личности русского диалектоносителя в целом (в отличие от носителя русского литературного языка). Наличие этих интегрирующих черт порождается сходством условий сельской жизни, уровня образования, рода занятий, характера общения и пользования языком как средством контактной устной коммуникации в быту по преимуществу.
Обращенность идеала в прошлое, стремление свести к минимуму контакты с внешним миром, с иноверцами (прежде всего, с православными русскими) послужило «консервации» говоров старообрядцев, в известной мере защитив эти островные говоры не только от влияния других (славянских и неславянских) языков окружения, но и от воздействия иных русских говоров и литературного русского языка. Однако наряду со специфическими чертами, порождаемыми особыми идеологическими установками старообрядцев, в их речи (в частности в лексике) можно отметить и черты, присущие любой диалектной и даже шире - некодифицированной устной речи (включая и городское просторечие), которой люди пользуются при обиходно-бытовом общении, в непринужденной обстановке, в своей среде. В силу условий коммуникации - неофициальное^ диалога, спонтанность речи, отсутствие контроля (и самоконтроля) за ее качеством, расчет на сиюминутное восприятие реплики собеседником, когда любой семантический сбой тут же может быть устранен уточняющим вопросом партнера, а недостающая информация восполнена и невербальными средствами, - этой речи свойственны «приблизительность словоупотребления», в ней наблюдается большая, нежели в кодифицированном языке, диффузность, взаимопро- ницаемость значений в пределах полисемичного слова. Традиционный носитель диалекта отличается в этой ситуации от пользователей прочих языковых разновидностей лишь количественными показателями и тем, что для него подобная речь - преобладающее (если не единственно возможное) средство коммуникации[34]. С другой стороны, то, что, на первый взгляд, является общим в литературном языке и говоре и, казалось бы, не заслуживает особого внимания (например, общеупотребительные глаголы типа говорить, разговаривать, мочь, уметь)[35], может содержать весьма существенные различия, которые могут быть вскрыты при глубинном анализе диалектного речевого материала и учете особенностей языковой личности говорящего.
3-й
105064, Москва, Гороховский пер., 4; телефон приемной комиссии: +7 (499) 261-31-52.
|
3-й
Москва, 1-й Краснокурсантский пр., 1/4
|
4-й
197183, Санкт-Петербург, ул. Сестрорецкая д.6 (главное здание) Телефон: (812) 430-60-40
|
3-й
194044, г. Санкт-Петербург, ул. Академика Лебедева, 6 Телефон: 8 (812) 329-71-35.
|